Соками наливаются деревья, с едва уловимым
треском лопаются почки, и сумрак полон звуков, — это шепот созревания. Ночь в
моей комнате и луна. Жизнь вошла в комнату. Вся мебель потрескивает, стол
трещит, шкаф поскрипывает. Когда-то они росли в лесу, их рубили, пилили,
строгали и склеивали, превращали в вещи для людей, в стулья и кровати; но каждой
весной, в ночь, когда все наливается жизненными соками, в них что-то бродит,
они пробуждаются, ширятся, они перестают существовать как утварь, как стулья,
как вещи, — они снова в потоке жизни, в них дышит вечно живая природа. Под
моими ногами скрипят и движутся половицы, под руками трещит дерево подоконника,
а за окном, на краю дороги, даже старая, расщепленная липа набухает большими
бурыми почками; еще день-другой, и она, эта липа, покроется такими же
шелковистыми зелеными листьями, как и широко раскинутые ветви молодого платана,
укрывающего ее своей тенью.
